Театральный режиссер Максим Кальсин – личность уникальная. Родился в 1969 году в Торжке, отслужил в армии. Закончив исторический факультет Московского государственного университета, ушел в бизнес – создал сеть книжных магазинов в Москве, в конце 90-х отошел от коммерции: учился во ВГИКе, затем – в школе-студии МХАТ. Свой дипломный спектакль – пьесу болгарского драматурга Христо Бойчева «Полковник Птица» — поставил на сцене магнитогорской драмы. С конца 2011 года работает главным режиссером Магнитогорского драматического театра
— Вы несколько лет занимались книжным бизнесом… Как-то это повлияло на ваше мировоззрение? Как-то отразилось на ваших спектаклях?
— Мне сложно судить, так как со стороны я себя не вижу. Но… Повлияло, конечно! Прошлый опыт, безусловно, помогает. Я продавал книги определенного рода – умные книги, к тому же я их иногда и читал, это каким-то образом воспитало вкус. С театральными же текстами – так я называю пьесы, я познакомился довольно поздно. Мир литературы и мир театра – эти два мира практически не пересекаются. Писатели почти не знают про театр. Кто занимается театром – совсем не знает литературы. Есть плеяда современных авторов, которых театр не знает: Михаил Елизаров, Захар Прилепин, Елена Чижова, Алексей Варламов, Антон Уткин, Денис Гуцко… Это я говорю только про русских писателей. Мне интересно, я их стараюсь читать. Ну, и потом стараюсь смычку осуществить между театром и литературой. В театр люди приходят и говорят: ничего себе, у нас такие романы, а мы и не знали! Сейчас есть совершенно потрясающий роман «Время женщин» Елены Чижовой. Надеюсь, в театре он будет представлен.
— Вы поставили вещь, казалось бы, совершенно не театральную – обширный роман «Географ глобус пропил» пермского писателя Алексея Иванова…
— Да, и сейчас я ищу текст, подобный ивановскому. Если в текстах говорить более подробно, то первая ласточка – это, конечно, «Север» Вячеслава Дурненкова, поставленный в магнитогорской драме. Хотя, конечно, там — прозаик, здесь – драматург… В моей внутренней иерархии драматурги проигрывают, и довольно серьезно. По уму, по пониманию мира проигрывают. Пока в прозе и в новой беллетристике все гораздо серьезнее, чем в новой драме.
— Почему вам нравится автор Иванов?
— Это потрясающий писатель! Я не могу найти ни один материал, кроме ивановского, где бы было буквально разлито безумие времени 90-х. Как горячее шампанское…
— Безумие разлито и у Дурненкова. И от него там вообще становится страшно. И непонятно. Как, по-вашему, почему там такая любовь героя Кости – к сумасшедшей? И можно ли вообще любить – сумасшедших, и чем они привлекают? Звучит такая фраза: с шизофреничками интересно. Это применительно к героине Насте. Но ведь это лирическая версия происходящего…
— Это просто пьеса о любви. О любви в ее серьезном, взрослом смысле; когда человек обещает быть с другим – всегда, в горе и в радости, в здоровье и болезни. В «Севере» ведь врач вполне серьезно, по-чеховски говорит: «Дальше будет только хуже», но пока еще не совсем плохо, чувства продолжаются. Если будет совсем плохо – да, придется ее сдать в лечебницу.
— И герой будет до самой смерти возить ей протертые яблочки, ибо целыми она подавится…
— Да. Если она, конечно, не умрет раньше него.
— То есть, такая любовь – удел только взрослых людей? А, скажем, подростки на нее не способны?
— Нет, подростки не способны. Нужна определенная зрелость чувств. Хотя, конечно, в современной культуре это практикуется – выдать подростка за взрослого, передать ему чувства взрослого, но на самом деле такого нет.
— И старики – тоже?
— В старости на такое тоже не способны, нет сил. Многое ведь делается на энергии заблуждения…
— Но безумие ведь не только в этом; не в том, чтобы жить с сумасшедшими и выполнять каждую их прихоть. Что у ваших авторов, что в жизни. Есть безумие в более широком смысле, да и в более концентрированном. В вашей жизни случалось такое ощущения концентрированного безумия?
— Да, конечно. Ощущение Москвы начала 90-х, когда параллельно существовало несколько миров. Когда на одной улице друг за другом: ночной клуб, церковь, какая-то контора, куда ОМОН двери вышибает, дальше – магазин, где я книгами торгую, еще дальше – НИИ, где сидят прежние люди с желтыми графинами. И все это можно увидеть, не сходя с места. Если бы я был чуть моложе, я мог бы попасть на первую чеченскую войну, и там бы, конечно, было ощущение тотального безумия… Но в Москве начала 90-х на грани существовали все. Помню, как ко мне пришли бандиты: узнали, что появилась новая торговая точка. Такие классические: с бритыми затылками, золотыми цепями… Мысль о том, что кто-то может книгами торговать в голову не приходила. Они себя считали самыми сумасшедшими, поскольку каждый день ходили по краю, а тут кто-то более безумный, чем они. Постояли, вежливо попрощались и ушли. Предложили обращаться, в случае чего. Больше я их не видел.
— Создав, как написано в Википедии «сеть книжных магазинов», вы ушли из бизнеса в театр. Почему?
— Появилось ощущение, что жизнь проходит мимо.
— А в политике вы участвуете?
— К сожалению, нет. Говорю это без тени кокетства. Я аполитичный человек. Понимаю, что надо определиться, но – не могу… Если бы я родился лет на 80 раньше, то, наверное, с ума бы сошел, и так бы ничего и не придумал. Или бы совершенно случайно пошел воевать за белых. Или за красных. Кто бы сапоги дал, за того и пошел воевать, как в одних мемуарах написано… Если бы я жил в сталинское время, то продолжал бы ставить спектакли… Да, было бы тяжело, не было бы свободы, но я бы ничего другого и не видел – значит, не так уж тяжело. А в нашем времени… А аполитичен, но хорошо отношусь к Путину – мне кажется, он всерьез болеет за Россию.
— Что из нынешнего пребывания на Урале вам запомнилось больше всего?
— Степь. Когда едешь от Магнитогорска до Челябинска – ощущение такое, как будто в клипе находишься. До горизонта абсолютной цепочкой – столбы. По северной границе Великой степи – березовые рощи…
— Колки. Это так называется.
— Никогда такого слова не слышал. Ощущение древности и всего этого пространства – пространства Великой Степи — от Внутренней Монголии до Дуная. Ну, и названия населенных пунктов, конечно: Париж, Варна, Чесма…
— Париж – в Нагайбакском районе…
— Да, это сочетание тоже впечатляет… Такое единство Европы и Азии – трогательное, нигде в мире такого нет.
Лариса Сонина
